Русская вера сложилась из взаимодействия трех сил: греческой веры,
принесенной нам монахами и священниками Византии, славянского язычества,
которое встретило эту новую веру, и русского народного характера,
который по-своему принял византийское православие и переработал его в
своем духе.
Что я делал всю жизнь? Рассматривал мир как единое
целое, как единую картину и реальность, но в каждый момент или, точнее,
на каждом этапе своей жизни, под определенным углом зрения. Я
просматривал мировые соотношения на разрезе мира по определенному
направлению, в определенной плоскости и старался понять строение мира по
этому, на данном этапе меня занимающему признаку. Плоскости разреза
менялись, но одна не отменяла другой, а лишь обогащала. Отсюда
непрестанная диалектичность мышления (смена плоскости рассмотрения), при
постоянстве установки на мир, как целое.
Я научился благодушию, когда твердо узнал, что
жизнь и каждого из нас, и народов, и человечества ведется Благою Волею,
так что не следует беспокоиться ни о чем, помимо задач сегодняшнего
дня...
Свет устроен так, что давать миру можно не
иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее
дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания.
Философия высока и ценна не сама в себе, а как указующий перст на Христа и для жизни во Христе.
Наши философы стремятся быть не столько умными,
как мудрыми, не столько мыслителями, как мудрецами. Русский ли
характер, исторические ли условия влияли тут — не берусь решать. Но
несомненно, что философии «головной» у нас не повезло. Стародумовское:
«ум, коли он только ум, — сущая безделица», — находит отклик, кажется,
во всяком русском.
Диалектика не есть ни начало, ни конец; по существу своему она середина, — является путем.
Культура — это та веревка, которую можно
бросить утопающему и которой можно удушить своего соседа. Развитие
культуры идет столь же на пользу добра, сколько и на пользу зла. Растет
кротость — растет и жестокость, растет альтруизм, но растет и эгоизм.
Дело не происходит так, чтобы с увеличением добра уменьшалось зло;
скорее так, как при развитии электричества: всякое появление
положительного электричества идет параллельно с появлением
отрицательного. Поэтому борьба м«жду добром и злом не угасает, а
обостряется; она и не может кончиться и не может, по-видимому, не
кончиться.
Философия каждого народа по глубочайшей своей
сущности есть раскрытие веры народа, из этой веры исходит и к этой же
вере устремляется. Если возможна русская философия, то только — как
философия веры православной.
Религия есть — или по крайней мере притязает
быть — художницей спасения, и дело ее — спасать. От чего же спасает нас
религия? Она спасает нас от нас, — спасает наш внутренний мир от
таящегося в нем хаоса. Она одолевает гиену, которая в нас и языки
которой, прорываясь сквозь трещины души, лижут сознание. Она улаживает
душу, а водворяя мир в душе, она умиротворяет и целое общество, и всю
природу.
