 Томас Гоббс (англ. Thomas Hobbes) — английский философ-материалист, автор теории общественного договора.Родился в графстве Глостершир(Малмсбери) 5 апреля 1588
года, в семье не отличавшегося глубокой образованностью, вспыльчивого
приходского священника, из-за ссоры с соседним викарием у дверей храма
потерявшего работу. Слава пришла к нему как к автору философских трактатов, однако
склонность к философии проявилась, когда ему было далеко за сорок. Гоббс
жил в один из самых значительных периодов английской истории. Он учился
в школе, когда заканчивалось царствование Елизаветы I, был выпускником
университета, наставником и знатоком древних языков в эпоху Якова I,
изучал философию в правление Карла I, был знаменит и находился под
подозрением при Кромвеле и, наконец, вошел в моду как историк, поэт и
почти что непременный атрибут британской жизни в эпоху Реставрации. Гоббс был воспитан дядей, обладавшим значительным состоянием и
стремившимся дать своему племяннику достойное образование. Ребенок пошел
в школу в четыре года и с шести лет учил латынь и греческий. В
четырнадцать лет, освоив языки настолько, что мог свободно перелагать
Еврипида латинским ямбом, был отдан в Модлин-Холл, один из колледжей
Оксфордского университета, где спустя пять лет получил степень
бакалавра. В 1610 Гоббсу повезло: он получил место воспитателя в семье
Уильяма Кавендиша, графа Девонширского. Так началась длившаяся всю его
жизнь связь с семейством Кавендишей. Средств, которые он получал благодаря своему наставничеству, хватало
на то, чтобы продолжить академические занятия. Гоббс также имел
возможность познакомиться с влиятельными людьми, в его распоряжении
находилась первоклассная библиотека, а кроме всего прочего, сопровождая в
путешествиях молодого Кавендиша, он смог посетить Францию и Италию, что
послужило сильнейшим стимулом его умственного развития. По сути дела,
интеллектуальная биография Гоббса, единственный заслуживающий интереса
аспект его жизни, может быть поделена на периоды соответственно трем
путешествиям по Европе. Первое путешествие в 1610 вдохновило его на изучение античных
авторов, поскольку в Европе аристотелевская философия, в традициях
которой он был воспитан, считалась уже устаревшей. Гоббс вернулся в
Англию, полный решимости глубже познакомиться с мыслителями античности. В
этом его укрепили и беседы с лордом-канцлером Фрэнсисом Бэконом 'во
время чудесных прогулок в Горамбери'. Эти беседы состоялись,
по-видимому, между 1621 и 1626, когда Бэкон был уже отправлен в отставку
и занимался сочинением трактатов и разнообразными проектами научных
исследований. Вероятно, Гоббсу передалось не только бэконовское
презрение к аристотелизму, но также убеждение в том, что знание - это
сила, а целью науки является улучшение условий человеческой жизни. В
автобиографии, написанной по-латыни в 1672, он пишет о занятиях
античностью как о счастливейшем периоде своей жизни. Его завершением
следует считать перевод Истории Фукидида, опубликованный отчасти для
того, чтобы предупредить соотечественников об опасностях демократии, ибо
в то время Гоббс, подобно Фукидиду, был на стороне 'царской' власти. В 1628, во время своего второго путешествия в Европу, Гоббс страстно
увлекся геометрией, о существовании которой узнал случайно, обнаружив
Начала Евклида на столе в библиотеке некоего джентльмена. Биограф Гоббса
Джон Обри живописал это открытие: 'Боже мой, воскликнул он (иногда он
божился, когда бывал чем-то увлечен), это невозможно! И он читает
доказательство, отсылающее к тезису. Прочитывает тезис. Это отсылает его
к следующему тезису, который он также читает. Et sic deinceps (и так
далее), и наконец он убеждается в истинности вывода. И влюбляется в
геометрию'. Гоббс теперь убежден, что геометрия дает метод, благодаря
которому его взгляды на общественное устройство могут быть представлены в
виде неопровержимых доказательств. Болезни общества, находящегося на
грани гражданской войны, будут излечены, если люди вникнут в обоснование
разумного государственного устройства, изложенное в виде ясных и
последовательных тезисов, подобных доказательствам геометра. Третье путешествие Гоббса по континентальной Европе (1634-1636)
внесло еще один ингредиент в его систему натуральной и социальной
философии. В Париже он становится членом кружка Мерсенна, в который
входили Р.Декарт, П.Гассенди и другие представители новой науки и
философии, а в 1636 совершает паломничество в Италию к Галилею. К 1637
он готов к разработке собственной философской системы; существует
мнение, что сам Галилей предложил Гоббсу распространить принципы новой
натурфилософии на сферу человеческой деятельности. Грандиозной идеей
Гоббса было обобщение науки механики и геометрическая дедукция
человеческого поведения из абстрактных принципов новой науки о движении.
'Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов... что такое
сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы
- как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу так, как этого
хотел мастер?' По мнению Гоббса, его оригинальным вкладом в философию была
разработанная им оптика, а также теория государства. Краткий трактат о
первых принципах (A Short Tract on First Principles) Гоббса представляет
собой критику аристотелевской теории ощущения и набросок новой
механики. После возвращения в Англию мысли Гоббса вновь обратились к
политике - общество накануне гражданской войны бурлило. В 1640 он пустил
по рукам, как раз во время знаменитой парламентской сессии, трактат
Начала закона, естественного и политического (The Elements of Law,
Natural and Politic), в котором доказывал необходимость единой и
неделимой власти суверена. Этот трактат был опубликован позднее, в 1650 в
двух частях - Человеческая природа (Human Nature, or the Fundamental
Elements of Policie) и О теле политическом (De Corpore Politico, or the
Elements of Law, Moral and Politic). Когда парламент выставил требование
об отставке графа Страффорда, Гоббс, опасаясь, что его открыто
роялистские взгляды могут стать угрозой для жизни, бежал на континент.
Характерно, что позднее он гордился тем, что 'был первым из тех, кто
бежал'. Трактат О гражданстве (De cive) появился вскоре после этого, в
1642. Второе издание вышло в 1647, а английский вариант в 1651 под
названием Наброски философии государства и общества (Philosophical
Rudiments Concerning Government and Society). Эта книга - вторая по
значению в идейном наследии Гоббса после более позднего Левиафана. В ней
он пытался окончательно определить надлежащие задачи и границы власти, а
также характер отношений церкви и государства. Оригинальность Гоббса заключалась не только в идеях, касавшихся
оптики и политической теории. Он мечтал построить всеобъемлющую теорию,
которая бы начинала с простых движений, описываемых постулатами
геометрии, и завершалась обобщениями о движении людей в сфере
политической жизни, как бы приближающихся и отдаляющихся друг от друга.
Гоббс предложил понятие 'усилие' для того, чтобы постулировать
бесконечно малые движения разного рода - особенно те, что совершаются в
среде между человеком и внешними телами, в органах чувств и внутри
человеческого тела. Феномены ощущения, воображения и сна - действие
малых тел, подчиняющихся закону инерции; феномены мотивации - реакции на
внешние и внутренние стимулы (общее место современной психологии).
Известна теория Гоббса о том, что накопление малых движений выливается
на макроуровне, в теле в форме двух основных движений - влечения и
отвращения, являющихся приближением или удалением от других тел. Гоббс планировал написание философской трилогии, которая бы давала
трактовку тела, человека и гражданина. Работа над этим грандиозным
проектом постоянно прерывалась из-за событий на политической сцене и в
личной жизни Гоббса. Он начал работать над трактатом О теле вскоре после
публикации трактата О гражданстве, однако закончил его только после
своего возвращения в Англию. Трактат О человеке (De Homine) появился в
1658. Когда молодой принц Карл (будущий Карл II) был вынужден бежать в
Париж после поражения в битве при Нейзби, Гоббс отложил свои размышления
о физике и начал работать над своим шедевром - трактатом Левиафан, или
материя, форма и власть государства церковного и гражданского
(Leviathan, or the Matter, Forme, and Power of a Commonwealth,
Ecclesiastical and Civil, 1651), в котором лаконично и остро
сформулировал свои взгляды на человека и государство (левиафан - морское
чудовище, описанное в Книге Иова, 40-41). Он был приглашен к принцу
учителем математики - должность, которую ему пришлось оставить из-за
серьезной болезни, которая чуть не свела его в могилу. Положение Гоббса в Париже стало весьма опасным после смерти в 1648
Мерсенна, его друга и покровителя. Гоббса заподозрили в атеизме и борьбе
с католицизмом. Карл I был казнен в 1649, и вплоть до 1653, когда
Кромвель стал лордом-протектором, велись непрестанные дискуссии о
надлежащей форме правления. Левиафан появился как раз вовремя, а
приводившаяся в нем аргументация и нежелание Гоббса находиться в слишком
близких отношениях с принцем Карлом позволили ему испросить у Кромвеля
разрешения вернуться на родину. В Левиафане доказывается, с одной
стороны, что суверены уполномочены править от имени своих подданных, а
не по божьему соизволению - ровно то же, что говорилось в парламенте; с
другой стороны, Гоббс использовал теорию общественного договора для
того, чтобы доказать, что логическим результатом государства,
основанного на общественном согласии, должна быть абсолютная власть
суверена. Поэтому его учение могло быть использовано для оправдания
любой формы правления, какая бы ни одержала верх в то время. Левиафан обычно считают сочинением на политические темы. Однако
взгляды автора, касающиеся природы государства, предваряются тезисами о
человеке как природном существе и 'машине', а завершаются пространными
полемическими рассуждениями насчет того, какой должна быть 'истинная
религия'. Практически половина всего объема Левиафана посвящена
обсуждению религиозных вопросов. Политический анализ Гоббса, его концепции 'естественного состояния' и
сообщества основывались на механистической психологии. Под явлениями
социального поведения, считал Гоббс, скрываются фундаментальные реакции
влечения и отвращения, превращающиеся в желание власти и страх смерти.
Люди, ведомые страхом, объединились в сообщество, отказавшись от 'права'
неограниченного самоутверждения в пользу суверена и уполномочив его
действовать от их имени. Если люди, заботясь о своей безопасности,
согласились на такой 'общественный договор', то власть суверена должна
быть абсолютной; в противном случае, раздираемые противоречивыми
притязаниями, они всегда будут находиться под угрозой анархии, присущей
бездоговорному естественному состоянию. В сфере моральной философии Гоббс также разрабатывал
натуралистическую теорию как следствие его механистической концепции
человека. Правила цивилизованного поведения (называвшиеся во времена
Гоббса 'естественным правом'), считал он, выводимы из правил
благоразумия, которые должны быть приняты всеми, кто обладает рассудком и
стремится выжить. Цивилизация основана на страхе и расчетливом эгоизме,
а не на присущей нам от природы социальности. Под 'благом' мы имеем в
виду просто то, чего желаем; под 'злом' - то, чего стремимся избежать.
Будучи достаточно последовательным мыслителем, Гоббс верил в детерминизм
и полагал, что волевой акт есть просто 'последнее влечение в процессе
обдумывания, непосредственно примыкающее к действию или отказу от
действия'. В теории права Гоббс известен концепцией закона как заповеди
суверена, которая стала важным шагом в прояснении различия между
статутным правом (в то время только нарождавшимся) и общим правом. Гоббс
также хорошо понимал различие между вопросами: 'Что есть закон?' и
'Справедлив ли закон?', которые люди - и в то давнее время, и сегодня -
имеют склонность смешивать. Во многих отношениях Гоббс предвосхитил
основные положения правовой теории Дж.Остина. Гоббс рассматривал религию не как систему истин, а как систему
законов; большое место в Левиафане занимает доказательство того, что
имеются все основания - исходящие из здравого смысла и из Писания -
считать, что суверен является наилучшим истолкователем воли Божьей.
Гоббс последовательно различал знание и веру и полагал, что мы не можем
ничего знать об атрибутах Бога. Слова, в которых мы описываем Бога,
являются выражением нашей любви, а не продуктами деятельности разума. Он
особенно негодовал, защищая 'истинную религию' от двойной угрозы
католицизма и пуританства, которые апеллировали к власти иной, нежели
власть суверена, - к полномочиям папы либо к голосу совести. Гоббс не
колеблясь применил механицистский подход к понятиям Писания и полагал,
что Бог должен обладать телом, пусть достаточно разреженным, чтобы можно
было говорить о его существовании в качестве субстанции. Многие современные философы подчеркивают значение выдвинутой Гоббсом
концепции языка, в которой механистическая теория происхождения речи
была соединена с номинализмом в трактовке смысла общих терминов. Гоббс
критиковал схоластическое учение о сущностях, показывая, что это и
другие подобные учения возникают вследствие неверного употребления
различных классов терминов. Имена могут быть именами тел, именами
свойств или именами самих имен. Если использовать имена одного типа
вместо имен другого типа, мы приходим к абсурдным утверждениям.
Например, 'универсалия' - имя для обозначения класса имен, а не
сущностей, якобы называемых этими именами; такие имена называются
'универсалиями' в силу своего употребления, а не потому, что обозначают
особый класс предметов. Тем самым Гоббс предвосхитил идеи многих
философов 20 в., проповедовавших идеалы ясности и использовавших теорию
языка для критики метафизических учений, населивших мир 'ненужными'
сущностями. Гоббс также настаивал на том, что язык имеет существенное
значение для рассуждения, а также что именно способность к рассуждению
(в смысле принятия определений и выведения заключений с помощью общих
терминов) отличает человека от животных. Вернувшись в Англию в конце 1651, Гоббс вскоре вступил в дискуссию с
епископом Бремхоллом по вопросу о свободе воли. В результате появилась
его работа Вопросы касательно свободы, необходимости и случая (The
Questions Concerning Liberty, Necessity, and Chance, 1656). Затем он
оказался замешанным в самом унизительном в его жизни споре, ибо в
двадцатой главе трактата О теле, первой части абмициозной трилогии,
опубликованной в 1655, Гоббс предложил способ вычисления квадратуры
круга. Это было замечено Джоном Валлисом, профессором
геометрии, и Сетом Уордом, профессором астрономии. Оба они были
пуританами и входили в число основателей Королевского общества в
Лондоне, в которое Гоббсу так и не довелось вступить. Профессора были
раздражены критикой Гоббсом системы университетского образования и
отомстили, указав на его невежество в области математики. Сделать это
было нетрудно, поскольку Гоббс начал заниматся геометрией в сорок лет,
да и Декарт уже указывал на любительский характер его доказательств.
Скандал длился около двадцати лет и зачастую принимал характер личных
выпадов с обеих сторон. К этому времени относятся работы Гоббса: Шесть
уроков профессорам математики Оксфордского университета (Six Lessons to
the Professors of Mathematics in the University of Oxford, 1656); Диалоги о физике, или о природе воздуха (Dialogus Physicus, sive de
Natura Aeris, 1661); Господин Гоббс с точки зрения его лояльности,
веры, репутации и поведения (Mr. Hobbes Considered in His Loyalty,
Religion, Reputation and Manners, 1662) и другие труды полемического
характера, направленные против Уоллиса, Р.Бойля и других ученых,
объединившихся вокруг Королевского общества. Однако энергия Гоббса, замечательная для человека его возраста (в
семьдесят лет он все еще играл в теннис), не уходила полностью на эти
безнадежные споры. В 1658 он опубликовал вторую часть трилогии - трактат
О человеке. Затем произошли достойные сожаления события, остановившие
поток его публикаций. В период Реставрации, несмотря на то что Гоббс был
представлен ко двору, а король весьма ценил его остроумие, он стал
жертвой предрассудков и страха, охватившего в то время общество. Искали
причину для неудовольствия Бога, выразившегося в ужасной эпидемии чумы и
сильнейшем пожаре в Лондоне (в 1664-1665 и 1666), и в
парламенте обсуждался билль против атеизма и богохульства. Была создана
комиссия, в задачу которой входило изучение на этот предмет Левиафана.
Однако вскоре дело было закрыто, по-видимому, после вмешательства Карла
II. Тем не менее Гоббсу было запрещено публиковать сочинения на
актуальные темы, и он занялся историческими изысканиями. В 1668 был
закончен труд Бегемот, или Долгий парламент (Behemoth, or the Long
Parliament) - история гражданской войны с точки зрения его философии
человека и общества; работа была опубликована после смерти мыслителя, не
ранее 1692. Прочитав Начала общего права Англии Ф.Бэкона, которые ему
послал его друг Джон Обри, Гоббс в возрасте 76 лет написал
работу Диалоги между философом и изучающим общее право Англии (Dialogues
between a Philosopher and a Student of the Common Laws of England),
опубликованную посмертно в 1681. В возрасте 84 лет философ написал автобиографию в стихотворной форме
на латинском языке, а два года спустя за невозможностью лучшего
приложения сил сделал переводы Илиады (1675) и затем Одиссеи (1676)
Гомера. В 1675 он покинул Лондон, перебравшись в Чатсуорт, а в 1679
узнал о собственной скорой неминуемой смерти. Говорят, что, услышав о
своей неизлечимой болезни, Гоббс заметил: 'Наконец-то я обрету лазейку и
выберусь из этого мира'. Он забавлялся тем, что разрешил друзьям
заготовить впрок надгробные эпитафии. Более всего ему понравились слова:
'Вот истинный философский камень'. Умер Гоббс в Хардвик-Холле (графство
Дербишир) 4 декабря 1679. На надгробном камне была сделана надпись, что он был человеком
справедливым и хорошо известным своей ученостью на родине и за рубежом.
Это соответствует истине, и хотя вокруг его взглядов велись бесконечные
шумные споры, никто никогда не подвергал сомнению, что Гоббс был цельной
личностью и обладал выдающимся интеллектом и замечательным остроумием. Философия Томаса Гоббса Философия, согласно Гоббсу, "врождена каждому человеку, ибо каждый в
известной мере рассуждает о каких-нибудь вещах". Но лишь немногие
отваживаются обратиться к философии новой, оставившей позади прежние
предрассудки. Вот этим-то людям Гоббс и хотел придти на помощь.
Философия, — по определению Гоббса, — есть познание, достигаемое
посредством правильного рассуждения (recta ratiocinatio) и объясняющее
действия, или явления из известных нам причин, или производящих
оснований, и наоборот, возможные производящие основания — из известных
нам действий". Итак, философия трактуется у Гоббса достаточно широко,
даже расширительно: как причинное объяснение. Для дальнейшего понимания
того, что такое философия, по Гоббсу, требуется вникнуть в его
толкование "правильного рассуждения". "Под рассуждением я подразумеваю
исчисление. Вычислить — значит найти сумму складываемых вещей или
определить остаток при вычитании чего-либо из другого. Следовательно,
рассуждать значит то же самое, что складывать или вычитать". Вот как
Гоббс расшифровывает свое на первый взгляд не вполне обычное, но тем не
менее распространенное в его веке и совсем не чуждое нашему столетию
понимание рассуждения как "исчисления" мыслей, понятий (сложения и
вычитания). Предположим, мы видим издали какой-то предмет, но видим его
неясно. Но в своем "безмолвно протекающем мышлении" мы относим его к
телам ("складываем" с телами). Подходя ближе, видим, что это существо
одушевленное и, услышав его голос и т.д., убеждаемся, что имеем дело с
разумным существом. "Когда мы, наконец, точно и во всех подробностях
видим весь предмет и узнаем его, наша идея его оказывается сложенной из
предыдущих идей, соединенных в той же последовательности, в какой язык
складывает в название разумное одушевленное тело, или Человек, отдельные
имена — тело, одушевленное, разумное". Если мы складываем, скажем,
представления: четырехугольник, равносторонний, прямоугольный, то
получаем понятие квадрата. Значит, дело состоит лишь в том, чтобы
усвоить отдельно каждое из представлений, понятий, а затем научиться
складывать и вычитать их. Операция исчисления ни в коей мере не сводится
к действиям с числами. "Нет, складывать или вычитать можно и величины,
тела, движения, времена, качества, деяния, понятия, предложения и слова
(в которых может содержаться всякого рода философия)".
Прибавляя или отнимая понятия, мы мыслим.
Философия, толкуемая таким образом, не сводится к чисто умственным,
далеким от действительности действиям — сложению, вычитанию, т.е.
рассуждению или мышлению. Эта наша деятельность позволяет уяснять
действительные свойства, которыми одни тела отличаются от других тел. А
благодаря такому познанию, благодаря теоремам математики или знаниям
физики человек способен достичь практического успеха. "Знание есть
только путь к силе". В центр философии Томас Гоббс ставит понятие тела.
"Телом", согласно Гоббсу, может быть названа и большая совокупность
вещей и явлений — например, можно говорить о "государственном теле".
"Тело" — это то, что имеет свойства, что подвержено возникновению или
уничтожению. Опираясь на такое понимание, Гоббс прежде всего изгоняет из
философии целые разделы, которые прежде в нее включались: философия
исключает теологию, учение об ангелах, всякое знание, "имеющее своим
источником божественное внушение или откровение". Философию Гоббс
разделяет на две основные части — на философию природы (она "охватывает
предметы и явления, которые называют естественными, поскольку они
являются предметами природы") и философию государства, в свою очередь
подразделяемую на этику (которая "трактует о склонностях и нравах
людей") и политику. Философия государства охватывает "предметы и
явления, которые возникли благодаря человеческой воле, в силу договора и
соглашения людей".
На деле же оказывается, что философское исследование и изложение Гоббс
начинает отнюдь не с физики и не с геометрии. А начинает он философию с
глав и разделов, которые по традиции считались всего лишь
второстепенными частями, даже прикладными темами философии. Это учение
"о наименованиях" (о "метках", "знаках вещей") и концепция метода. Таким
образом, проблемы слов, речи, знаковых средств, "обмена" мыслями
оказались для Гоббсовой философии поистине фундаментальными.
Вместе с Декартом и Спинозой Гоббс признает, что человеческий
индивидуальный познавательный опыт, поставленный перед необозримым
множеством вещей и явлений, должен опираться на некоторые
"вспомогательные средства". Гоббс также считает субъективное,
"конечное", индивидуальное познание внутренне слабым, смутным,
хаотичным. "Каждый из своего собственного и притом наиболее достоверного
опыта знает, как расплывчаты и скоропреходящи мысли людей и как
случайно их повторение". Но обычная для того времени мысль об
ограниченности, конечности индивидуального опыта самого по себе отнюдь
не заставляет Гоббса прибегнуть, как это делает Декарт, к вмешательству
"бесконечного" божественного разума. Человек сам вырабатывает
специальные вспомогательные средства, во многом преодолевающие
конечность, локальность, индивидуальность его личного познавательного
опыта, — такова весьма важная идея Гоббса. Каковы же эти средства? Для
того чтобы избежать необходимости каждый раз вновь повторять
познавательные опыты, касающиеся одного и того же объекта или ряда
сходных объектов, человек своеобразно использует чувственные образы и
сами наблюдаемые чувственные вещи. Эти последние становятся, по Гоббсу,
"метками", благодаря которым мы в соответствующих случаях как бы
воспроизводим в нашей памяти накопленные ранее знания, касающиеся
данного объекта. Так осуществляется аккумуляция знаний: в каждом данном
познавательном акте мы "оживляем", используем в сокращенной, мгновенной
деятельности наш собственный прошлый опыт. Познание индивида становится
единым, взаимосвязанным процессом. Уже эта глубочайшая идея, которая
пронизывает исследования Гоббса, делает его философию провозвестницей и
непосредственной предшественницей усилий Локка и Юма, Лейбница и Канта.
Но Гоббс идет дальше. Если бы на земле существовал один-единственный
человек, то для его познания было бы достаточно меток. Но поскольку этот
человек живет в обществе себе подобных, его собственная мысль с самого
начала ориентирована на другого человека, других индивидов: замечая в
вещах правильность, регулярность, повторяемость, мы обязательно сообщаем
об этом другим людям. И тогда вещи и чувственные образы становятся уже
не метками, а знаками. "Разница между метками и знаками состоит в том,
что первые имеют значение для нас самих, последние же — для других". Мы
видим, что Томас Гоббс без всякой мистики связывает воедино
индивидуальный и социальный познавательный опыт.
Подобно тому как "реальностью" знака является для Гоббса имя, слово, эта
единица языка, так и "реальностью" познания оказывается речь. Последняя
и составляет, по мнению Гоббса, специфическую "особенность человека".
Соглашение людей относительно знаков и слов — вот единственное
упорядочивающее, организующее начало, ограничивающее произвол речевой
деятельности. Овладев речью, этой специфически человеческой формой
социально обусловленного знания и познания, человек приобретает,
согласно Гоббсу, некоторые важные преимущества. Прежде всего Гоббс, в
соответствии с устремлениями современной ему науки, упоминает о пользе
числительных, тех имен, которые помогают человеку считать, измерять,
рассчитывать. "Отсюда для человеческого рода возникают огромные
удобства, которых лишены .другие живые существа. Ибо всякому известно,
какую огромную помощь оказывают людям эти способности при измерении тел,
исчислении времени, вычислении движении звезд, описании земли, в
мореплавании, возведении построек, создании машин и в других случаях.
Все это зиждется на способности считать, способность же считать зиждется
на речи". Во-вторых, продолжает Гоббс, речь "дает возможность одному
человеку обучать другого, т.е. сообщать ему то, что он знает, а также
увещевать другого или советоваться с ним". "Третье и величайшее
благодеяние, которым мы обязаны речи, заключается в том, что мы можем,
приказывать и получать приказания, ибо без этой способности была бы
немыслима никакая общественная организация среди людей, не существовало
бы никакого мира и, следовательно, никакой дисциплины, а царила бы одна
дикость".
"Истина, — говорит Гоббс, — не есть свойство вещей... она присуща одному
только языку". Если мышление сводится к произвольному обозначению вещей
и сочетанию имен в предположениях, то истина неизбежно превращается в
особое свойство высказываний, предложений, в свойство языка. И поскольку
истинное мышление реализуется в языковой форме, постольку Гоббс прав:
мышление отдельного человека, несомненно, зависит от такого важного и
универсального явления социальной реальности, как язык. В ходе Гоббсова
анализа по сути дела отодвигается в сторону другой вопрос, над которым
бьются Декарт и Спиноза:
как, благодаря чему истина добывается и обретает внутреннюю
достоверность? При этом речь идет не о "принципах", "истинах" здравого
смысла, но об основах тогдашней науки. Вопрос, следовательно, стоит
иначе, чем у Гоббса: каковы свойства истины (и истинного познания),
которые только обнаруживаются, а не формируются в процессе коммуникации,
т. е. в процессе "обмена" знаниями и познаниями.
Но и Гоббс в своем произведении «О теле» в конце концов оставляет в
стороне знаково-коммуникативную концепцию и как будто переходит
собственно к физическому телу — к таким проблемам, как свойство тела
(акциденция), величина и место его, движение тел, пространство и время и
т.д. Не будем забывать, что рассмотрение всей этой проблематики — часть
Гоббсовой философии природы.
Гоббса нередко именуют материалистом, особенно в физике — в понимании
физической вещи. В книге «О теле» он — явно в противовес Декарту — дает
такое определение: "телом является все то, что не зависит от нашего
мышления и совпадает с какой-то частью пространства или имеет с нею
равную протяженность". Это определение тела сближает Гоббса с
материализмом. Однако при "распутывании" таких сложных проблем, как,
скажем, протяжение или материя, Гоббсу приходится отступать от
прямолинейно материалистических позиций. Так, Гоббс различает величину
как действительное протяжение, а место — как протяжение воображаемое. О
протяжении, пространстве, материи в целом он высказывается в духе ранее
уже разобранного и характерного для него способа мышления, который можно
назвать "коммуникативно-знаковым номинализмом". "За исключением имени
нет ничего всеобщего и универсального, а следовательно, и это
пространство вообще есть лишь находящийся в нашем сознании призрак
какого-нибудь тела определенной величины и формы".
Первая часть философии природы у Гоббса сводится к рассуждению о
движении, где действительно главенствует философия, тогдашней
механистической физики и геометрии. Эта первая часть также сводится к
применению таких категорий, как причина и действие, возможность ,и
действительность. Для Гоббса это скорее "материалистическая", чем
собственно физическая часть философии природы. Но вот Гоббс переходит к
разделу четвертому книги «О теле» — «Физика, или о явлениях природы». И
он начинается опять не с тел физики, а с раздела «Об ощущении и животном
движении». Задача исследования тут определяется так: "исходя из явлений
или действий природы, познаваемых нашими чувствами, исследовать, каким
образом они если и не были, то хотя бы могли быть произведены".
"Феноменом же, или явлением, называется то, что видимо, или то, что
представляет нам природа".
Гоббс одним из первых в философии нового времени прочертил ту линию,
которая затем привела к кантовскому учению о явлении. Логика Гоббсова
философствования здесь "физическая", "естественная", даже
натуралистическая, но вряд ли просто материалистическая: он полагает,
что сначала надо рассмотреть чувственное познание, или ощущение, — т.е.
начать надо с явления, феномена. Без этого нельзя перейти собственно к
исследованию тел Вселенной, т.е. к таким действительно физическим
сюжетам, как Вселенная, звезды, свет, теплота, тяжесть и т.д. Аргумент в
пользу означенного порядка рассмотрения у Гоббса таков: "Если мы
познаем принципы познания вещей только благодаря явлениям, то в конце
концов основой познания этих принципов является чувственное восприятие".
Итак, философия Гоббса (что относится и к ряду других его современников)
по замыслу должна была отправляться от философии природы. И она отдала
немалую дань проблемам, методам физики и геометрии. Однако при более
внимательном подходе оказывается, что философия человека и человеческого
познания, учение о методе у Гоббса, как и во многих философских
концепциях XVII в., логически и теоретически выдвигались на первый план.
Внутри философии человека мыслители XVII в.
тоже сталкивались со сходными противоречиями, которые менее всего были
следствием неумелого, неточного рассуждения. Ибо это были противоречия,
внутренне присущие человеческой жизни и человеческой сущности.
| |
| Категория: Биографии | Добавил: Admin (27.11.2010) | |
| Просмотров: 11756 |
